М.да :/

повеселее? да пожалуйста.


давай в калачик скалАчимся,
переспУтаем ноги под пледом.
я, конечно, всего лишь дачница,
заехавшая в твое лето.

или слипнимся по-сиамски,
станем близкими, станем родными.
я любю когда солнце в глазки
дышит жарко. и ты дыши мне.

стрЁкот сердца души в объятьях,
строчки высыпятся с листа...
милосердная, множу братьев.
и для каждого как сестра.


весело?

Ксюх, попробуй чего повеселей
в тоску гонит
а так ни чо

Привет

обесточенный рассредоточился
по кочкам
многоточий срочных
и
улёгся в одну длиннющую строчку непрочную
к ногам твоим...
замер
от любви сгорая
к словам и глазам
мне льстить
как даме
нельзя никак родная…
иконостаса нет на нас
ты прикидывала на глаз
как раз
перекрестия рифм
собирая их в стаи
о странностях любовной тяжбы с Богом
только тебе позволено
вольно
наивнонимфово
в сто лет раз
но
так же жестоко
себя на винтики (выть) разбирая…
и мазохизмом назвать нельзя
это – как дыхание лёгкое-лёгкое
рвётся под тяжестью предвкушения рая
других любить? себя отрицая?
давно ль вы стояли на цоколе
этажа нестерпимо высокого…
вопрос полагается вроде
а ставить не хочется…
оставить
в паспорте судьбы-наводчицы!
при родах!
это не царапать от тока
ногтями сахарными по истокам
боли
в агонии вагонов
позвонить
не позволено
а
просто полёт невольный…
вместо уроков...

Окся, привет! Чудесно... Прими аллаверды от меня восхищённого :))

Привет, робята. Предлагаю вашему вниманью нечто длинное. Принимаю критику.

***
небо падает! ну-ка стоять!
это не небо, это я, от бессилья падаю, от невысказанности.
мне бы опоры, мне бы шара земного пядь,
чтоб из глотки комок этой злобы выскрести.

эй, вы, неумеющие делиться нежностью,
тянущие одеяло, каждый на свой подмерзающий копчик ,
любовь считающие великой дерзостью,
молчащие хором - кто громче.

закутанные в нравственные занавески,
запаянные в тела своих недозаполненных холодильников,
я обстучу пожелтевшие фрески
с каменных лиц-могильников.

ваше нутро, объеденное спазмами,
желудочным соком, прикрытое быта стыдливыми ветками,
я сейчас засыплю алмазами
стихов - панацейными таблетками.

и не сметь в меня тыкать пальчиком
с крупицами сахара под недокусанным ногтем!
я, проглотить переваренный фальши ком
не в состоянии! другим готовьте

такое варево. пусть преет сало
в ушах того, кто привык есть с блюда своих ушей,
а мне обсасывать не пристало
напудренных и напомаженных, но, все-таки,
лжи недодавленных вшей!

иной, вот так, помышляя о добром,
в глаза так преданно, по-собачьи, льет сигаретный дым,
выдавая за ладан, благословленный богом,
и мир ему кажется дико простым.

проще, чем неваляшка в руках младенца.
проще раздутого заботливым боговым дыханьем игрушечного мяча.
я говорю такому: не пора ли из сердца
вытащить спицу паралича?

как объяснить, что мне, словно бусы
на шею навешаны, из тысячи гирь двухпудовых,
слова, ноющие, будто укусы
комаров или других каких насекомых!

ну что охищнились? ждете падали?
из мягких подушечек выпустили коготки.
мы тоже люди, мы тоже падали,
теряя достоинство от любви.

глядите - язвы на белом теле
все еще хлюпают, рана по-прежнему не остыла.
ну что вы пялитесь? захотели
узнать что было? ну что же... было!



"гудки телефонные
мерно накручиваю
прямо на ухо
целый клубок.
ударами сердца
счет вымучиваю -
очередной виток.

глядите,
как хочется мне
ответности
так псина пинок хозяйский
мечтает
спрятать
под шерстью нежности,
мучается, а не лает.

так старая шлюха
ищет пристани,
помнит еще
о тепле и ласке
луны краюха
каждому высветит
надежды
яркие краски.

и я (прочь сомнения!)
вместе с ними.
даже назло
тому кто свыше
в ряд этот
без сожаления
впишу свое имя,
слышишь? "

я знаю, что время имеет свой счет,
оно позволяет земле перемерзлой зеленым ковром одеться.
я знаю, что даже стекло со временем потечет,
но стоит ли этого ждать от ледышки сердца?


"помнишь,
звенели капли
по новой меди
каким-то летом?
летели
с загнутой сабли
стучали
по эполетам..."


ответа не было. к черту! из этого диафильма
вырубить скисшие титры душевной муки не так легко.
сердца корку смягчить бессильно
любви сгоревшее молоко!


"пойми, же. мне -
непомерногордой,
шагающей смело
по звездной ряске,
скользящей луне
от собачей морды,
тоже хочется ласки!"


смешные влюбленные
жалко считают, что чувства имеют какую-то силу.
я говорю - прокаженные,
взять их! поднять на вилы!

крутить над бульварами,
вешать на улицах - скопом, партиями и в одиночку.
все бары забиты парами -
стрелять. стрелять, и точка!

я в себе нежное убиваю,
все лицемерное извергаю через раскрытый рот.
пусть все привыкшие к тишине знают
кто это там орет.

это поэт, громыхая рифмой,
корчится, слово рожает в немыслимой муке.
ну же, люди, возьмите стих мой,
порвите на нитки-звуки.

чтоб каждому от моих щедрот
досталось холстины честности, утереться.
чтоб знать, что слово мое живет
и даст кому-то сгореть.
или хотя бы согреться.

оксан, так нельзя. каждый должен иметь шанс, хотя и последний. а это детское поведение- не хочу видеть. пора взрослеть

Привет, Окся!
тут фантастика образовалась нечаянно... на старых, так сказать, костях...

Дядя, а ты чего плакаль то? Дядям вроде как не положено такие вещи совершать.

Привет тебе, милый мой друг из славного города Ачинск, в котором я как раз сейчас пребываю!

мож и сыро, но задевает
я плакаль

жду ещё ;-))

папа рома
дык, дорабатываю я его, дорабатываю.. :))

Черти... зсадко... Деваха рулит. Я думал пушкин-хуюшкин. А кто так научил слова складывать?

как банально все . сырой рассказ

Ой, спасибо!!
Убирайте помидоры.... Не надо кидаться:))

Фламенко

(Особое спасибо Оксе Цепиловой за ее «Фламенко»!

«Танец солнечных зайчиков на коленках,
бликов музыки танец, зрачков фламенко.
ресницы вверх - хлопок! и сразу вниз
подать вам тело под соусом страсти? pleas...
взмах удивленно-быстрый упрямой челки,
стук каблуков и сердца - до боли четкий.
танец на лезвии. ритма не разрывая
кружится юбка талию обвивая.
рук говорящий, замысловатый росчерк.
танец, пропахшей кровью испанской ночи.»
(Оксана Цепилова)

В смерть Елены Олег не мог поверить примерно до девяти дней. Казалось, что она с минуты на минуту войдет в комнату, принесет с собой порывы свежего ветра и просто невероятное количество жизнелюбия. Войдет, и, с усмешкой глядя на него, скажет: «… опять валяешься?». Но шло время, а Лена не входила… То, что жизнь вокруг Олега не остановилась, казалось ему кощунственным. Его друзья, их с Леной общие знакомые - продолжали жить, веселились, ходили на работу и в институт; даже ее родители постепенно смирялись с потерей единственной дочери. А вот Олег – не мог. Смерть, в его понимании, могла ассоциироваться с кем угодно, только не с ней…
«… Да, я знаю, я Вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
Я люблю, как араб в пустыне,
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
(Н.Гумилев)
Познакомились они весьма банально… однажды, после концерта в прокуренном ночном клубе, миниатюрная брюнетка подошла и подарила цветы не обаятельному и общительному Валере – солисту начинающей рок-группы, в которой играл Олег, а ему – вечно угрюмому и замкнутому гитаристу. А он оторопел… Не столько из-за цветов, сколько от того, что не мог понять, что делает ЭТА девушка в ЭТОМ полуподвальном месте. Обычными посетителями этого заведения были вышедшие из старых песен «Крематория» маленькие девочки «со взглядами волчицы», меланхоличные девицы-поэты, периодически находящиеся «под кайфом», рокеры, те, которых называют неформалами и их девушки. Было уже очень поздно, и, Олег, отдав другу гитару, отправился провожать незнакомку. Она жила через несколько дворов от клуба, но они прошатались по городу почти до утра. Она рассказывала о себе, он пел ей свои песни… Еще сутки назад, Олег, встретив подобную девушку, назвал бы ее «фифой», посмеялся и прошел мимо, а сейчас, покорно шел рядом, и, ловил себя на мысли, что сколько угодно готов бродить с ней по городу. Ее звали Елена. Студентка музыкального училища из профессорской семьи, занимается французским языком, увлекается живописью, но главная ее страсть – это танцы.
- …Сколько себя помню, я танцую… В детстве занималась балетом, но потом поняла, что это, как говорится, «не мое», и, безумно расстроив маму, которая мечтала видеть меня на сцене Большого театра, я стала заниматься латинскими танцами. Знаешь, иногда мне кажется, что фламенко – почти мистический танец… - говорила Лена, смущенно теребя розовый газовый шарфик на своей шее.
Олег не мог не спросить о том, как она оказалась в том клубе. Оказалось, что девушка договорилась встретиться там с подружками, а они не пришли.
- Если честно, я даже немного испугалась, когда попала туда. Я ведь раньше не заходила в подобные места – как будто извиняясь за это, сказала Лена. - … я уже собралась уходить, но услышала как ты играешь, и решила остаться. Я, как будто растворялась в той музыке…
Как не странно, недоверчивый Олег был уверен, что его новая знакомая не лицемерит. Такие одухотворенные глаза не могут лгать… Молодой человек в рваной косухе, будто желая защитить от чего-то, взял за руку девушку в легком летнем платье, таком воздушном, что его обладательница казалась не земным человеком, а небесной феей.
Через неделю он пришел на отчетный концерт по хореографии в ее училище. Лена снова удивила Олега: в танце она была совсем другая. Поэтичную, застенчивую девушку с безукоризненными манерами, сменило создание, в котором было что-то полу-дьявольское. В ее глазах горел настоящий языческий огонь, а в каждом движении сквозила страсть. Наверное, точно такой же взгляд был у испанских женщин, со шпагами погибших мужей встречающих захватчиков-мавров у ворот осажденной Сеуты… Черная юбка вихрем носилась вокруг ног Лены, и казалось, что она не касается пола.
Во время этого концерта, Олег понял, что только эту девушку он мог бы полюбить. Неважно, была ли она тихой студенткой или страстной нимфой – испанкой. Его друзья считали ее неприспособленной к жизни, избалованной куклой, которая хочет с его помощью позлить родителей, но он не обращал на это внимания, а если на этом очень настаивали, кидался в драку. Он полюбил ее… Родители Лены считали отношения любимой единственной дочери с лимитчиком, который играл непонятную музыку мезальянсом, но ей было все равно. Она полюбила его…

Лена стала для Олега всем. Она ворвалась в его прокуренный мир, и там стало светлее. Но ни одно счастье не бывает вечным. Возможно, их любви позавидовали высшие силы, а может, так просто сложились обстоятельства, но через два года все оборвалось. Через два года мир Олега рухнул. Жарким июльским днем Лену сбил пьяный парень на мотоцикле… Звенящий от солнца летний день, и похороны молодой, любящей жизнь девушки… Что может быть нелепее…
Около гроба Лены стояли раздавленные горем родители, друзья из училища, и странный парень, несмотря на жару, одетый в черную кожаную куртку. Он стоял немного в стороне от остальных и смотрел в никуда.
В ночь после похорон Олег играл так, что его пальцы были содраны в кровь, а потом сказал, что уходит из группы.
- Она бы хотела, чтобы ты продолжал играть. – сказал ему Валера.
Олег молча посмотрел на друга взглядом затравленного волка, сделал два больших глотка водки прямо из бутылки, и, с силой ударив гитару о сцену, вышел из клуба.
Придя в свою квартиру, Олег раненым зверем носился по ней и крушил все, что попадалось под руку. А потом, он достал их рюкзака бутылку, и, сидя на полу, пил, пока не потерял сознание.
Решение созрело на девятый день после смерти Лены. Это был девятый день его в жизни в постоянной, невыносимой боли… Олег спокойно затянулся и пошел в ванную. Вытащив из коробочки с надписью «Спутник» лезвие, он взял его, спокойно вернулся в комнату и сел на пол. Докурив, он сел несколько секунд смотрел на фотографию Лены, а потом, с силой провел лезвием сначала по запястью одной руки, затем – другой. Лезвие выскользнуло из пальцев. Олег тупо смотрел, как на пыльный пол капает его кровь. Капает и смешивается с пеплом от сигарет. В глазах стало темнеть… Олег вспомнил, как впервые увидел Лену; ее танец; ее слова о том, что она любит его больше жизни, и будет молиться за него, даже если они не будут вместе… Внезапно, он понял, что та, к которой он сейчас пытается уйти, хотела бы, чтобы он жил, чтобы продолжал играть свою музыку, чтобы продолжал любить жизнь…
- Она научила меня этому… Я хочу жить! – простонал Олег, и, держа руку на запястье, попытался подняться с пола, но в глазах потемнело, и он потерял сознание.
Олег очнулся от тихих звуков музыки. Боли от лезвия почти не чувствовалось. Вокруг парня образовалась какая-то странная сфера из тишины. Он огляделся: вся обстановка комнаты исчезла. Он сидел на снежно-белом полу возле снежно-белой стены. Музыка становилась громче, и, с каждым аккордом, приближалась все ближе и ближе. Через несколько секунд, Олег узнал звуки фламенко… От стены отделилась неясная фигура девушки в юбке из красно-черных лоскутов. Тень шла к нему, выпрямив спину и слегка согнув колени. Шла, отбивая такт ладонями. Шла, танцуя фламенко… Когда тень приблизилась, Олег узнал в ней Лену. Музыка играла громче и быстрее… Широкая юбка девушки летала вокруг ее щиколоток. Комнату начал заполнять густой красный туман. Туман цвета крови на его запястьях… Лена подошла к Олегу так близко, что он почувствовал аромат ее духов – запах скошенной травы и жимолости. Молодой человек поднялся ей навстречу. Краем глаза он успел заметить, что за его спиной тоже клубится красный туман. Лена взяла за руку того, кто любил ее больше жизни, и они вместе растворились в тумане. А мотив фламенко все звучал и звучал…

"Скажите мне все как есть,
Найдите слова.
Иное искал я здесь,
но мне пора.
Туда где поют
и танцуют фламенко..."

(гр. "Би-2")